Автор: Татьяна Хохрина

— Да кому ты нужна? Беззубая, бесплодная, беспородная Клава, — сплюнул Паша и ушел
А она к окошку подбежала и смотрела, как уходит человек, с которым они прожили 15 лет. Она думала, душа в душу. Но он перед уходом просветил: потому что удобно было. У Клавы квартира, готовит отменно, хозяйка прекрасная, в лепешку готова была ради него расшибиться.

Клава подумала, что надо бы открыть окно и крикнуть ему, чтобы он ее не бросал.

Она даже готова была на такое унижение, чтобы согласиться: пусть живет с ней, даже не бывая дома по несколько дней, проводя их с той, другой...
Это лучше, чем быть в 45 лет одной, брошенной. И уже раскрыла окно-то. Но тут взгляд случайно упал на портрет отца. Тот в военной форме, вскинув подбородок, гордо смотрел в объектив.

И Клава вдруг передумала. Стыдно ей стало. За свою слабость.

Она еще раз глянула, как ее симпатичный и элегантный муж в пальто садится в красивую машину вместе с вещами.

Пошла на кухню. Путь лежал мимо коридора. Там стояло трюмо, во весь рост. От бабушки еще досталось.

Оно высветило полную уставшую женщину с серыми волосами и потухшими глазами.

Клава знала, что не красавица. А тут еще здоровье стало не очень.

Зубы крошились. Денег на новые не хватало. Потому что мужу была нужна новая машина. И на работе он должен появляться в красивых и дорогих вещах.

— Что ж ты за бестолочь! Твой Паша одет, как актер. А у тебя только вытянутый свитер, юбка доисторическая, пара блузок. Стоптанные туфли и вместо сапог чуни. И пальто с воротником, которое даже моя бабушка не наденет. Меню с тебя требует, словно в ресторане. То ему стейк, то котлетки на пару, то блины с начинкой, то мясо по-французски. А не пошел ли бы он? Нельзя так за мужиком ходить, подруга! — говорила Клаве коллега Люся.

Та слушала, но поступала по-своему.

А потом муж сказал, что уходит. К 27-летней девице. С четырьмя детьми.

— Она молодая, — вздыхала потом Клава.

Однако коллега и по совместительству подруга справки навела. В соцсети залезла. Соседей поспрашивала. И выдала:

— Пробу негде на ней ставить! Еще тебя беспородной обозвал! Да ты из достойной семьи! А там дно! Ни дня не работала. Все дети от разных мужиков. Будучи на восьмом месяце не просыхала вообще. А потом вот такие своим отпрыскам на лечение собирают. Мать у нее пропойца. Так что про молодость лучше вообще молчи. Но говорят, мужчинам нравится. Своим легким поведением и еще кое-чем. Только семья на этом не строится. Не знаю. Учудил твой Пашка. Ты, главное, держись!

Клава держалась.

Ей от родителей досталась очень хорошая квартира, большая, в центре. И отец, словно чувствуя что-то, оформил все так, что Паша на ее метры прав никогда не имел.

И Клава решила одну комнату сдать. Чтобы с деньгами было полегче.

У них в районе несколько объектов строилось.

И заехал инженер. С бородкой такой, приятный, интеллигентный. По имени Вольдемар Всеволодович.

Он несколько раз внимательно смотрел на Клаву. А потом вдруг выдал:

— Давайте я вам вперед заплачу! Сходите, зубки себе сделайте. Такая дама красивая, а мучаетесь!

Клава вспыхнула. Ничего она не красивая. Но с зубами хотелось разобраться.

Он ей денег больше дал. Мол, отдадите потом, если что.

А потом к нему брат приехал. Клава таких не видела. Ахнула.

В канареечном пиджаке, фиолетовых брюках и с немыслимой прической.

Сказал, что зовут его Кира. Работает стилистом. Решил брата навестить.

И Клаву в оборот взял. Когда она постояльцев пирогами потчевала, предложил имидж сменить.

И знаете, сменил. Заблестели осветленные волосы, преобразил лицо макияж.

Рот ей в порядок привели. На работу она теперь пешком ходила. Все лишние килограммы ушли. Даже бегать по утрам в парке стала.

Симпатичная женщина с нежной улыбкой и ямочками на щеках. Словно бабочка выпорхнула из залежавшейся и неприметной куколки.

А однажды звонок раздался. Открывать жилец пошел.

И крикнул:

— Клавочка, там к тебе!

На пороге маялся экс-супруг. Только она его с трудом узнала.

Паша постарел за год, выглядел бледным, осунувшимся, растерянным. От былого лоска и следа не осталось. Рядом стояли сумки.

— Тебе чего? — спросила Клава.

Она помнила, как первое время пробовала мужу звонить. Но он не желал с ней разговаривать. А дальше и вовсе в черный список занес.

А теперь пришел.

— Какая ты стала... Увидел не узнал бы! — восхитился Паша.

На Клаву комплимент впечатления не произвел. Она помнила свои бессонные ночи, желание свести счеты с жизнью, бесконечные слезы, панику.

— Ой, Клава. Сколько я натерпелся. Гадина эта только деньги с меня доила. Дети поначалу нормальными казались. Но потом... Невоспитанные, орут все время. Развивать она их не желает. Сидит вечно в телефоне. Не готовит. Накупить этих пельменей. Однажды лапшу заварила. Представляешь? Лапшу! Мне! Рубашки постирала вместе, они полиняли. Я себе за это время ни одной вещи не купил. Все на них тратил. Словно в сумасшедший дом попал. Клава... Я ж к тебе. С тобой так хорошо. Я тебя всегда вспоминаю. Давай с начала начнем, а? — умоляюще попросил он.

Но у нее ушах звучали его слова при уходе:

— Да кому ты нужна? Беззубая, бесплодная, беспородная Клава.

Клава еще раз посмотрела на бывшего.

И тут дверь открылась. На площадку выглянул обеспокоенный Вольдемар Всеволодович со словами:

— Клавочка! Помощь нужна? Вы, мужчина, по какому вопросу?

Паша взвился и проорал:

— А вы вообще кто?

— Это муж мой, Вольдемар. Не приходи сюда больше! — и Клава закрыла дверь перед носом Паши, который от удивления даже рот открыл.

Извинилась перед жильцом. Ну, что мужем назвала.

А тот вздохнул и выпалил:

— Видно, время объяснений пришло! Я ж люблю тебя, Клава! Как можно было бросить такую потрясающую женщину? Выходи за меня, а? По настоящему.

Он вдовцом был.

И Клава вышла. Через два месяца.

Муж ее розами заваливает. Дачу купили.

Женщина не видит, как иногда из-за угла за ними наблюдает бывший муж. Который со злости ругает себя последними словами, что однажды поддался соблазну и променял хорошего человека на пустышку. Оставшись в итоге не с чем.

А Клава и Вольдемар по улице ходят за ручки. Счастливые и влюбленные. И она ждет ребенка.

АВТОР..?

Маленькая кошечка Сима родила трёх котят. Мёртвыми. Ну, так случилось. Бывает. Домашняя кошка никогда не рожавшая и вот. Семья, в которой она жила, захотела ещё пушистиков, кроме неё. И самым логичным им показалось получить котят от своей любимой Симочки. Но не получилось.

Сима залезла на подоконник и стала смотреть вниз на происходящее во дворе. Каждый кот это делает. Просто любопытство, да и банальная скука. Вот черный кот пробежал. А вон соседи слева вывели погулять свою скандальную болонку. Она знала всех жильцов и их питомцев.

— Здравствуйте. Женя дома? Я одноклассник.
— Дома-дома. Проходи, как тебя? Проходи, Петя. Женя убирается в своей комнате. И пусть убирается получше! — грозно повысила голос старуха, чтобы её слышали из прихожей.

— Ступай на кухню — приказала бабка — Любишь пирожки с яблоками?
— Да.

Я испытал облегчение. Пирожки не суп. Не котлеты. Тем более не каша! Некоторые пичкают детей в обед кашей. Брр!

Вообще, домой к друзьям, лучше в обед не соваться. Родители непременно усадят за стол. И ну шантажировать «Не выйдете, пока все не съедите!». Или начнут подло стравливать «А ну, кто быстрей?». И ты ешь, а куда маленькому деваться. А сладкие пирожки другое дело!

Сев за стол, получил пару румяных пирожков
и компот. Расправился с угощением в пять минут. Тут же получил ещё. Бабка была здорова печь!

Едва доел пирожок до половины, как появилась красивая девочка моих лет. Одиннадцать, не больше. Она была очень угрюма и оттого ещё краше. Я позабыл жевать: такие у неё голубые глаза и вздёрнутый носик. «Женькина сестра», — смекнул я, хотя прежде её не видал.

Ожгла глазами, не здороваясь, небрежно села напротив и получила порцию известного укора в пику аппетиту.

— Посмотри, как мальчик хорошо кушает! — попеняла девчонке старуха, а меня погладила по голове. — Лётчиком будет, героем СССР.

Я-то хотел космонавтом, трижды героем, но я всё равно почуял превосходство над противником. Этим бы всё и кончилось, но лишь бабка вернулась к плите, как девчонка показала мне длинный язык и оттопырила уши.

«Ах, так!» — вспыхнул я, и забил в рот оставшуюся половину пирожка. Едва проглотил. Выступили слёзы, девчонка красноречиво покрутила у виска пальцем.

Тут же, со словами: «Кушай-кушай, деточка», — мне подкинули ещё горяченьких.

На это "деточка" девчонка беззвучно трясётся, картинно схватившись за тощий живот, скачут её глаза и плечи. Ей в дурдом: на руках бы носили.

Я беру пирог, кусаю, насколько хватает рта. Пара взмахов челюстью, глотаю. Девчонка кушает помаленьку и не сводит с меня насмешливого взгляда. Глазищи её обидно не мигают. Женька, дурак, всё не идет. Пирожки съедены.

— А вот с пылу с жару! — всё мечет и мечет старуха.

Я уже набит пирожками, но не сдаюсь. На седьмом пирожке, у девчонки сползла с лица улыбка. На девятом она со страхом глядит на меня. Победа. Победа не радует.

— Глянь, как хорошо кушает твой одноклассник! — призывает бабка девчонку. — А ты?
— Он не мой — мрачно говорит та.
— А чей же? — хохотнула старуха.
— Не знаю. Дурачок какой-то…
— Вот я тебе по губам! А ну извинись! — прикрикнули на неё.
— Извините, конечно, — фыркнула девчонка — Но я его не знаю. Откуда он вообще?

И отвернулась, только косы взлетели. Пауза.

— Мальчик, ты кто? — после стольких скормленных мне пирогов, осторожно интересуется бабка и тычет лопаткой в девчонку: — Ты Женю знаешь?

А я ей с паузами и одышкой:
— Нет. Знаю только вашего мальчика Женю.
— У нас нет мальчиков…

Подгорали пирожки, старуха хлопала глазами. Живот у меня разнесло, как на сносях. Дыхание сделалось поверхностным. Вот-вот, и пироги выйдут боком, чтоб не сказать хуже…

— Ты в какую квартиру пришёл? Номер? — спрашивает меня старушка.
— Сорок пятую.
— А это сто пятнадцатая...

Короче, я ошибся подъездом. Женька-то у нас
в классе новенький. Я всего раз и был у него, и даже в квартиру не заходил – обождали с пацанами на лестничной клетке.

Нагибаюсь обуть ботинки, в глазах темнеет: так объелся через эту девчонку. Да зазря! Покраснел, отдуваюсь. Пот по лбу. Шнурки не даются. Плюнул, хотел так уйти помереть, но старуха сама зашнуровала. Женька победоносно стоит руки в боки, ухмыляется. Ой, как мне плохо!

— Заходи ещё, — виновато сказал бабка.
— В следующее воскресенье беляши с мясом…

И тут я упал в обморок...

Два года назад. Лето.
Отключили горячую воду. Болею. Температура.
Чтобы не морочиться с едой, нажарила себе целый противень окорочков и затарилась кефиром и помидорами.
Сил и желания мыть посуду в ледяной ржавой струйке никаких. Под это дело развела на кухне жуткий бардак. Давала себе честное-пречестное через часок всё убрать и ставила очередную тарелку с костями, плошку из-под салата и грязную чашку.
Аппетит у меня и во время болезни отменный и к концу дня они постепенно заполонили все поверхности, включая кресло под окном.
Обещание навести чистоту себе простила и перенесла всё на завтра.

Два часа ночи. Душно. Окна открыты.
Ворочаюсь в полусне.
На кухне раздаются какие-то позвякивания и шуршания.
А живу на первом этаже. Думаю, ну всё — досибаритствовалась, мышь на угощения подтянулась. Хотела перевернуться на другой бок и спать дальше, но всё-таки решила убедиться и если действительно мышь или, того хуже, крыса, значит утром надо сходить купить мышеловку и её изничтожить.

С неохотой встала.
Прохожу по коридорчику и замираю на пороге маленькой кухни.
Почти всю её занимает силуэт огромного мужика под два метра ростом.
Напряжённо застыл в центре в полуприсяде и ожидает моей реакции.
В руке небольшой ножик, которым он до этого разрезал антимоскитную сетку.

На лбу быстро-быстро мигает и ослепляет фонарик. Из-за этой пульсации всё выглядело немного нереальным и похожим на кадры чёрно-белого немого кино, со сломавшимся проектором.

Я абсолютно голая. Несколько секунд не двигаемся и молча смотрим друг на друга. Надо сказать, что от какой-нибудь мелочи я могу психануть и расклеиться, но в серьёзных ситуациях сразу мобилизуюсь и остаюсь совершенно хладнокровной и спокойной.

— Добрый вечер, — произношу светским тоном с ноткой лёгкой укоризны. Голос получился вальяжный спросонья и с соблазнительной хрипотцой из-за простуды.

Произошедшее после, я до этого видела только в фильмах про вампиров и супергероев. Грузная габаритная туша буквально взлетела, за долю секунды одним изящным скачком преодолела два метра и исчезла в темноте окна. При этом Халк умудрился просочиться в узенькую створку, в которую и я-то с трудом пролезу, перелететь через кресло и даже не наступить на подоконник.

Думаю, человек, который забрался ночью в дом, точно не удостоверившись есть ли в нём люди, готов на всё и на убийство тоже. Ведь мог выйти мужчина или бойцовая собака. Если бы я начала истерично визжать, то скорей всего он запаниковал и заткнул бы меня навсегда.

Но к такому кошмару он был не готов. Повсюду объедки, кости, мешки с мусором. В темноте и мерцающем свете — это довольно зловещая картина. Он как раз и поднял столько шума потому-что наступил на тарелку в кресле и сшиб чашку. И потом ещё вежливая голая маньячка вывалила и маняще здоровается. До сих пор наверное вспоминает как еле ноги унёс.
Но! О чём думает женщина?!!

Первая мысль: «Блин, надо было живот втянуть!»

- Фира!
Фира, ты меня слышишь?
Фира, я звоню тебе из магазина, Фира!
Да, я дошел.
Да, я умирал утром, но я все же дошел.

Фира, что ты хочешь в магазине?
Фира, ты торопилась выйти за меня замуж, теперь ты торопишься сказать.
Я уже здесь, Фира, не делай гевалт.

Какие помидоры?!
Фира, что значит "хорошие"?
Я их буду кушать, а не любить.
Нет, Фира, я без перчаток.
Ты поздно волнуешься, я уже трогал помидоры.
Фира, здесь есть люди, но я не буду с ними советоваться.
Да, Фира, они в перчатках, а я шлимазл.
Я 40 лет шлимазл, и вирус не повод меняться, я старый человек, Фира...

Что? Перевернуть коробочки с клубникой? Что, они от этого станут дешевле? А, на виду спелые, а снизу гнилые?...
Почему я сейчас думаю про свою семейную жизнь, Фира?...
Не надо кричать, я помню, что ты отдала мне лучшие годы...

Сметану? Развесную?
Да, я попрошу, чтобы продавщица не трогала ее руками.
Фира, продавщица сказала, что в гробу видела нашу сметану, она поклялась могилой матери, что не будет трогать её руками, и даже за деньги...

Хлеб есть. Да, и яйца есть. Фира, я в магазине.
И люди, которые слышат, как ты мне не веришь после 40 лет семейной жизни.
Я принесу домой хлеб и яйца, и тебе будет стыдно, Фира, в первый раз за эти вырванные годы.
Знаешь, Фира, я всё думаю про Моисея и его путешествие по пустыне.
40 лет скитаний и кругом евреи с их жёнами.
Ни одному гою такое не вынести.
Но Моисею хотя бы не приходилось клясться, что он видит яйца...

Ша, Фира, так купить 12 или 30 несуществующих яиц? 60?!
А, то есть если их нет, то купить на всякий случай, чтобы все знали, что у нас есть яйца?
Я понимаю, Фира, наконец-то твоя мама увидит яйца в нашем доме...

Фира, я не буду покупать туалетную бумагу.
Те десять упаковок, которые уже лежат в кладовке, нам положат в гроб, Фира, потому что человек не может извести столько бумаги, даже если у него несчастье с желудком.
Из этих упаковок, Фира, дети нам построят памятник, и наши внуки будут поливать их слезами, потому что это будет единственное, что мы сможем им завещать.

Фира, пока я ещё в магазине, ты хочешь ещё что-нибудь?
Покоя?
Фира, если бы можно было купить немного покоя, ты думаешь, я бы стоял в очереди с тележкой еды, которой хватило бы Моисею и его евреям на 10 лет?...

Фира, я иду домой, Фира...
Хорошо, я приду и сразу помою руки.
И помидоры.
И яйца.
Фира, я помою все 60 яиц и даже те 2, которых у меня нет уже 40 лет.

Что же ты плачешь, золотце?...
Да, я умирал утром, но всё прошло, Фира, я уже иду к тебе, с яйцами и сметаной.
Клянусь глазами продавщицы, Фира, я приду.
Как Моисей и его евреи...